Консерватники: Идеология на фронте. Интервью с Алексеем Кочетковым.

Андрей Афанасьев: Консерватники! Здравствуйте, дорогие друзья! Программа «Консерватники» начинает очередной забег по смыслам, образам и, конечно же, информационной повестке. В студии Андрей Афанасьев, Роман Антоновский. Сегодня у нас в гостях Алексей Кочетков.

Андрей Афанасьев: Алексей, вы координатор движения "Русский Союз". 

Алексей Кочетков: Да, приветствую.

 
Андрей Афанасьев: Прежде чем мы перейдём к теме нашего сегодняшнего разговора, я бы хотел вас и всех наших слушателей поздравить со Светлым Христовым Воскресеньем, с Пасхой Господней, Христос Воскресе!

Алексей Кочетков: Воистину Воскресе!

Андрей Афанасьев: Мы в такой глубокий, наверное, самый главный, во всяком случае, лично для меня, это самый важный день в году, я думаю, для большого количества наших слушателей, друзей, говорим на темы русской войны и русской победы, что мы волей-неволей сейчас уйдем, конечно, в философию, в богословие, и, наверное, это правильно. В этом году ещё Пасхальный день, День Светлого Христового Воскресения, приходится на 5 мая. Это день накануне другого очень важного дня в русской культуре, традиции, дня памяти святого великомученика-победоносца Георгия. В дореволюционной России это был День Защитника Отечества. А в 1945 году, особенном году для нас для всех, на 6 мая пришлась Пасха, то есть в 1945 году 6 мая Пасха совпала с днём Георгия Победоносца. Ну и, соответственно, 9 мая тоже был на пасхальную светлую седмицу. Мы, наверное, далеки от окончательной и безоговорочной победы в нынешней войне, но надежда на эту победу – это то, что греет сердца огромного количества людей на фронте и в тылу. 

Как вы проживаете мысли о возможной победе? С какими духовными, душевными движениями вы думаете о победе? И когда она будет, на ваш взгляд? 

Алексей Кочетков: Я, безусловно, конечно, верю в нашу победу, но, к сожалению, мне кажется, она не будет скорой, потому что слишком силён наш враг и, в данном случае, мы говорим всё-таки не о вот этих украинских болванчиках, а говорим о тех мощных мировых силах, которые стоят за их спиной, которые их вооружают. Вот, кстати, буквально накануне Пасхи на Поклонной горе открылась выставка вражеской техники, ведь это практически, наконец-то, да, это оружие, созданное этим коллективным Западом. Там чего только нет.

И немецкие танки, и американские, и шведские, и чешские, и французские. Практически как 80 лет назад вся Европа опять вооружает на этот раз уже украинских нацистов оружием против России и делает это все более и более интенсивным. И вот сейчас, конечно, в таких условиях становится всё больше понятно, что нам очень сложно, гораздо сложнее, наверное, в этой войне, чем даже в прошлой, потому что мы практически остались почти один на один лицом к лицу с очень сильным, мощным врагом, и этот враг ведёт против нас войну на уничтожение.

И более того, даже в прошлую войну враг не пытался бороться с православием так оголтело, как это делают современные украинские нацисты. Тут могут слушатели с нами опять начать спорить, например, является ли украинцы нацистами или нет. Но то, что они уничтожают русскую православную церковь и православную веру, лишний раз доказывает, что это именно нацисты, никакие не националисты. Потому что нацизм — это прежде всего борьба с христианством, борьба с традицией и, кстати сказать, русофобия. Нет ни одного нацистского режима, который бы не практиковал русофобию. Украинцы ничем абсолютно не отличаются.

Роман Антоновский: А вот такой вопрос. У нас сейчас очень многие путаются в терминологии, потому что пишут и называют и украинские нацисты, и бандеровцы, и украинские националисты. Многие люди начинают спорить. Вот недавно было много споров про Ильина. Люди путаются в показаниях, что такое фашизм, нацизм, национализм. Все эти три явления одинаково ужасные. Поскольку вы написали немало книг, посвященных нацизму, в том числе нацизму украинскому, может быть, мы еще раз навсегда поможем нашим слушателям разобраться в терминологии, какие здесь ключевые различия между национализмом, фашизмом и нацизмом. И есть ли, может быть, какие-то разделения между тем, что проявляется у украинцев, потому что то, что я, например, вижу, у них тоже есть определенные отличия, потому что есть товарищи западенцы, которые прямо наследуют тому, что делал Бандера и его боевики, и есть, например, запрещенный в нашей стране «АЗОВ», в которые входит русскоязычная молодёж юго-востока Украины, и они не большие фанты Бандеры, а это именно такая ультраправая, отчасти гитлерийская субкультура, которая, в том числе, привлекает в свои ряды гитлеристов из других стран.

Алексей Кочетков: Прежде всего, надо всё-таки, наверное, начать с того, чтобы объяснить нашим слушателям, что люди, которых в том числе наша пропаганда называет националистами или украинскими националистами, на самом деле никакие не националисты, по той простой причине, что национализм - это идеология, которая ставит своей ключевой и основной задачей развитие и улучшение жизни своей собственной нации, а уж точно не её самоуничтожение. В чём разница между национализмом и нацизмом? В первую очередь в расовой теории, в применении этой расовой теории на практике, во всяческой её пропаганде.

Второе. Практически все нацистские движения так или иначе носят антихристианский характер. То есть, это попытка заменить христианство какими-нибудь альтернативными идеологиями, язычеством, неоязычеством, использовать какие-то оккультные всевозможные теории, использовать какие-то эзотерические наработки. Но главное, чтобы заменить для основной массы обывателей христианство, христианскую мораль, на мораль нового порядка. 

Вообще нацизм — это чистая модернистская идеология, которая, собственно говоря, не интересуется обывателями как таковым, не интересуется народом, среди которого живут идеологи или адепты этой нацистской идеологии. Они строят некий иллюзорный мир будущего и вот в этом мире будущего и должны жить лучшие представители в соответствии с представлениями идеологов нацизма о лучшем. То есть здесь, никакой связи между национализмом и нацизмом по сути, нет. 

Андрей Афанасьев:  Мы сейчас находимся в процессе переосмысления нашей собственной истории всех периодов, но в первую очередь XX века. Мы очень часто спотыкаемся о XX век, когда речь заходит о публичных дискуссиях, о каких-то дебатах, о том, чтобы дать оценку тому или иному событию или явлению XX века или событиям предшествовавших революции, гражданской войне и всему остальному. Вы большое внимание уделяете специальной военной операции. У «Русского Союза», у вашей организации, есть несколько подшефных подразделений, с которыми лично я, как военный корреспондент, хорошо знаком. Я неоднократно бывал в них, общаюсь с военнослужащими. У нас там общие друзья служат - гости в нашей студии. Например, Сергей Григоров, который вот был буквально у нас накануне, в минувшее воскресенье тоже в студии программы «Консерватники» мы замечательно поговорили. Как вы выстраиваете диалог с военнослужащими? Там же очень разные люди, одни являются русскими националистами в хорошем, здоровом понимании этого слова, другие являются обывателями, третьи являются советскими патриотами и больше никем. Как вы выстраиваете диалог с этими людьми и мешают ли политические разногласия в окопе или нет? 

Алексей Кочетков: Ну, конечно, в первую очередь нужно установить просто человеческий контакт. Недостаточно просто приехать на несколько часов, выгрузить какую-то гуманитарную помощь, пожать руку и тут же уехать. То есть с людьми нужно общаться довольно продолжительное время. Главное, чтобы люди увидели в вас не человека или группу людей, которые просто отрабатывают какую-то роль, к которой они не соответствуют, а что люди так же, как и бойцы на фронте, переживают за всё, что происходит, и стремятся, чем могут, помочь в борьбе и приблизить нашу общую победу. Тут должно в любом случае установиться доверие. Это самое сложное в этой ситуации.

Что касается идеологических разногласий, да, конечно, проще всего с добровольцами, убежденными русскими патриотами, русскими националистами, которые сделали свой осознанный выбор, пойдя на фронт, который хорошо разбирается в истории, который не руководствуется какими-то мифами. Человек зачастую является заложником определенных мифологем только в силу плохого знания истории, потому что как-то так сложилось, что он или мало интересовался, или не было возможности, был сильно занят работой, семьей, просто не любит читать - в школе отбили охоту и как-то не привили.

Если люди тебе начинают уже доверять, более-менее видят в тебе своего, они к тебе лучше прислушиваются. И вот здесь как раз и появляется возможность просто открывать людям глаза. Ведь основная масса, вот 80%, как вы сказали, советских патриотов, они просто с открытым ртом вас слушают и говорят: «Да ладно, не может этого быть!»

Когда очень простые, казалось бы, элементарные вещи, для них являются открытиями. Об этом еще, кстати, в свое время писал Солоневич, когда он, оказавшись в очень тяжелой критической ситуации в местах не столь отдаленных, общался с людьми, которые уже, практически стали взрослыми, выросли в советской России и когда он им рассказывал историю России, подлинную настоящую историю не тюрьмы народов, а историю великого государства тысячелетнего, рассказывал, как русские громили французов, вступали в Париж или освобождали Милан, или как маленькая группа солдат в 5 тысяч под командованием Суворова обращала в бегство 50-60-70 тысячные турецкие корпуса.

И люди в те времена, даже во времена Солоневича, поражались: «Этого не может быть, нас же всегда все били, мы такие все примитивные, кто хотел нами, тот и правил!». Неправда. И сейчас ситуация приблизительно такая же, когда люди просто выясняют, что открывают для себя русскую историю вот в таких обычных разговорах с добровольцами, с нами, волонтерами, со священниками, которые приезжают на фронт. Потому что, с одной стороны, мы, вроде бы, православное государство, мы - православный народ. Но с другой стороны, у нас у большого количества людей достаточно своеобразное представление об этом самом православии.

То есть людям нужно все-таки очень многие вещи объяснять, что называется разжевывать. Ну и плюс очень много всякого информационного мусора, который сознательно распространяют всевозможные инфоцыгане, которые морочат голову простым людям. Это как последняя история с Прилепиным, которую мы с вами недавно обсуждали на «Спасе», что, оказывается, у нас патриаршество после Петра восстановил Владимир Ильич Ленин. Мне кажется, большинство священников просто попадали со стульев, когда это услышали, равно как и большинство историков, в том числе даже тех, которые прикидываются сторонниками коммунистической линии, потому что это совершеннейший бред. 

Роман Антоновский: Ну да, это странная история, потому что, помню на один из первых таких выпадов, что Ленин был большим другом Православия, хотя, конечно, это чушь, потому что именно под его руководством и по его приказу были разрушены множество церквей, расстреляны множество священников. Когда Прилепин это сказал, ему достаточно аргументировано, вежливо, по пунктам, ответил наш общий знакомый архиепископ Савва Тутунов Зеленоградский. Но при этом, когда Прилепина поправляет даже кто-то из действующих священников, иерархов церкви, он раздраженно говорит, мол, не вы меня крестили, не вам мне указывать. То есть абсолютно иеретическая история. А ведь мы знаем, что в Латинской Америке, когда пытались растить марксизм и католическое христианство, получилась ересь теологии освобождения. Когда люди сначала стали говорить, что все богатые — это слуги дьявола, все бедные — хорошие, а потом вовсе сказали, что социальная справедливость выше, чем закон Божий, то есть пришли уже к отрицанию Бога. 

Вот такой вопрос. Всё-таки я считаю, что идеология довольно-таки важна, но есть два аспекта, которые тоже нельзя игнорировать. 

Во-первых, допустим, действительно в окопах бок о бок с русскими националистами, правыми патриотами сражаются патриоты советские, и часто в блиндаже висит красный флаг рядом с имперским. И при этом много людей из Донбасса. У них была антитеза, что если в Киеве памятник Ленину валят, значит мы там назло будем памятник Ленину ставить. Есть такая данность. Да и, к сожалению, был убит наш друг и брат Владлен Татарский, который многих людей мог переубедить в том числе - своих донецких однополчан.

И другая история, что, несмотря на то, что во время спецоперации возродился институт военного священничества, действительно многие отмечают определенный рост среди наших бойцов неоязычества, потому что люди видят в этом культ силы, Перуна и прочее. С учетом того, что правые и левые патриоты, православные и неоязычники сражаются друг с другом плечом к плечу и бок о бок, как чётко соблюсти грань, чтобы, привлечь их на свою сторону в правильное русло, но при этом не обидеть, не породить какой-то раскол на патриотическом фронте по линии язычества православия, красных и белых. 

Алексей Кочетков: На мой взгляд, когда встает вопрос этих споров между правыми и левыми патриотами с людьми, которые называют себя советскими патриотами, можно разговаривать, выстраивать диалог в том ключе, что хорошо, а какое, собственно, будущее вы видите? Вы что, хотите восстановить Советский Союз? То есть вы кого теперь хотите посадить на шею русскому народу? Кого мы теперь должны будем в этой очереди кормить? И самое главное,  тогда вместе с Союзом мы восстанавливаем и Украину?  Мы восстанавливаем ту самую раковую опухоль, против которой мы сейчас с вами вместе в одном окопе сражаемся

Мы, русские националисты, русские патриоты, четко понимаем и можем артикулировать, какое будущее мы хотим. Мы хотим сильное, мощное государство, в котором государствообразующий русский народ занимает достойное, а не подчиненное положение, равноправное положение со всеми другими коренными народами нашей горячо любимой Родины. При этом при всем, мы считаем, что никаких местечковых сепаратистских этнонационализмов на территории нашей страны существовать больше не должно, что не должно быть никаких искусственных образований, которые бы раскалывали нашу страну, наше общество изнутри.

И, по большому счету, Россия, будущая Россия, она должна стать унитарным государством, где все граждане равны, нет никаких выделенных в отдельные группы народов, пользующихся правами более широкими, чем права государствообразующего народа. То есть не должно быть, в первую очередь, никакой Украины, что это действительно искусственная, абсолютно политическая доктрина, разработанная нашими прямыми врагами.
Никто никогда не скрывал, для чего эта Украина была придумана. И те же самые большевики использовали украинство в своих целях, потому что опирались на всевозможные местечковые национализмы в борьбе против русского большинства, потому что так им было гораздо проще управлять этой огромной страной, в которой они оказались, по большому счету, случайными властителями. Если бы не стечение массы серьезных непоправимых обстоятельств, шансов ни у каких большевиков, ни в каком семнадцатом году уж точно бы не было.

И понятно, что людей, в первую очередь, сначала это шокирует, потом они начинают пытаться с вами спорить, потом вы начинаете приводить им какие-то аргументы. По большому счету, нормальный, без истерик, диалог о том, что мы хотим, чтобы наш народ развивался, чтобы он был хозяином в собственной стране, чтобы государство работало в интересах народа, который его образовал. То есть не только государство образующий народ для государства, но и государство для государства образующего народа.

И когда возникает вопрос, ну а как, а других вы будете там притеснять, загонять, зажимать? С какой стати? Русский народ еще 500 лет назад взял на себя обязательство защищать любые народы, которые становятся с ним сосоздателями нашего общего большого единого государства. Поэтому - почему сразу вопрос о притеснении? И мы, русские люди, эти обязательства честно несем. Ни один народ у нас не исчез в отличии от, допустим, той же самой западной европейской цивилизации.

Роман Антоновский: Коротко приведу пример, когда во время Кавказской войны русские стали побеждать, черкесским племенам, которых было много, предложили такой вариант: вы присягаете Российской империи и остаетесь жить на своих землях. Либо, если вы не хотите присягать Российской империи, мы даем вам возможность уйти к единоверцам в Турцию. Получилось так, что те черкесские племена, которые присягнули России и остались, как кабардинцы черкесы, адыги и прочие, они остались, как народы и до сих пор существуют. А те, кто ушли в Турцию, их турецкие единоверцы насильно отуречили, то есть по сути, черкесы и все народы, жившие раньше на территории Сочи, типа убыхов, они не сохранились, потому что в Турции их насильно отуречили, а те, кто остались под властью России, христианской страны, те до сих пор абсолютно нормально живут и сохраняют свою национальную самобытность. Ничего с ним не произошло. 

Что сейчас нужно знать, что сейчас нужно понимать большой стране о фронте? Что изменилось за эти два года в техническом, в моральном плане, в информационно-психологическом плане? На чём вы бы сделали акцент, как человек, который постоянно держит руку на пульсе, в частности, на важнейшем, ключевом донецком направлении? 

Алексей Кочетков: Ну, в первую очередь, конечно, это война 21 века, это война невиданных ранее технологий. По большому счёту, мы вообще по накалу противостояния такой войны не видели со времён Великой Отечественной войны, то есть мало того, что это применение всех традиционных видов оружия, которые накоплены за послевоенные годы, но плюс появилось такое понятие, как дроны. То есть раньше это были просто какие-то игрушки. До этого конфликта, да, что-то где-то летало, да, какая-то разведка, да, даже вроде бы в каких-то полуфантастических фильмах там применялись сбросы, но то, что это станет оружием повседневным и наносящим самый большой ущерб на фронте... Сейчас вы можете спросить любого бойца, офицера или даже в госпитале медика, и он вам скажет, что большая часть трёхсотых — это люди, которые стали жертвами не артиллерии, не снайперов, а это люди, которые пострадали от применения или FPV-дронов, или дронов со сбросами. Это осколочные ранения.И то же самое касается безвозвратных потерь погибших. То есть больше всего сейчас на фронте убивают дроны. Это вот та неожиданность или ожиданность, которую показала эта война.Это - оружие будущего, по большому счёту. 

Андрей Афанасьев: Для каждого способа поражения есть свой способ защиты. Если мы говорим об артиллерии, это в первую очередь контрбатарейная борьба, когда смысл заключается в том, чтобы успеть вычислить точное местоположение противника, ведущего по тебе артиллерийский огонь, и, соответственно, в этот квадрат ударить своей артиллерией, чтобы батарею, ударившую по тебе, уничтожить. Что можно сказать о беспилотниках, будь то ударных беспилотниках или беспилотниках со сбросом? Какая здесь есть война, какая здесь есть борьба, и что можно сделать? 

Алексей Кочетков: Ну, в данном случае здесь есть тоже противоядие. Понятно, что все, что один человек сделал, второй может сломать и наоборот.Есть средства радиоэлектронной борьбы, которые, попросту говоря, устанавливают помехи на определенных частотах, которые мешают этим самым дронам работать. FPV-дроны работают на 8-9 основных частотах, и средства борьбы с ними просто работают на этих же самых частотах и делают невозможным управление этими дронами. Пока в самом широком смысле не применяется искусственный интеллект, когда станет возможным, что дрон, работая по конкретной программе, сам будет определять цели без всякой связи с оператором и будет наносить удары.Сейчас получается так, что РЭП остаётся достаточно эффективным средством. Единственная проблема в чём? В его мобильности. Потому что можно ставить большие мощные станции вдоль всей линии фронта, но они будут достаточно быстро уничтожаться той же самой вражеской артиллерией. А значит, соответственно, это должны быть мобильные устройства, которые можно устанавливать на автомобиль или переносить, и здесь тоже возникают определенные сложности. Начиная с ущерба для здоровья операторов и находящихся поблизости бойцов, потому что это всё-таки высокочастотное излучение. И вторая проблема в качестве самой этой продукции, потому что у нас делает большое количество достаточных компаний, которые пытаются решить эту проблему, но всё упирается в высокочастотные модули, которые этот сигнал им модулируют, которые не всегда достаточно хорошего, необходимого качества. Мы комплектующие вынуждены закупать в основном в Китае, сейчас очень мало компаний, которые производят необходимые комплектующие у нас в стране. 

Роман Антоновский: А наши отечественные Кулибины появились? Я знаю, что дроны делают многие, но как вообще обстоит дело, чтобы эти высокочастотные комплектующие производить именно у нас в стране? 

Алексей Кочетков: Джамеры у нас тоже делают, и делают довольно хорошего качества. Единственное, что вот если рассуждать категориями рынка, наши не выдерживают конкуренции в силу дороговизны, потому что у нас нет такого мощного потока, то есть массового производства, соответственно наши комплектующие, они зачастую намного лучше китайских, но они намного дороже и маленьким компаниям, частным компаниям или вообще каким-то мастерским, где сидит несколько кулибиных, они просто неподъемные. Или изделие такую цену приобретает, что просто невозможно массово закупать для войск. Поэтому тут приходится химичить, придумывать что-то, находить способы, изворачиваться, искать спонсоров, чтобы покупать детали, самим собирать это оборудование, вывозить его на фронт, там испытывать, понимать, что работает, что не работает. Здесь тоже огромное количество всевозможных факторов. Допустим, вы нашли хорошие модули, но у вас не очень хорошая антенна и эффективность, КПД, что называется, вашего изделия уже достаточно сильно падает. Хотя я думаю, что всё равно всем миром, навалившись, эту проблему можно будет решить, потому что дождаться, когда подключится тяжёлая кавалерия, когда Министерство обороны действительно сможет или захочет эту проблему решить в рамках всего своего ведомства, ждать можно долго. Это проблема больших структур любых, я тут согласен, что иногда в условиях особенно такой высокотехнологичной, высокоскоростной войны небольшие коллективы, небольшие группы способны оперативнее реагировать на вызовы и принимать решения, прежде чем какое-то большое министерство или ведомство проведет всю необходимую бумажную сертификационную работу и примет соответствующие решения. Они, конечно, принимаются, но хотелось бы уже здесь и сейчас защищать наших ребят, а не дожидаться бюрократической этой машины. Да, причем ведь тут еще проблемы во всевозможных прослойках, которые находятся между бойцом и, собственно говоря, производителем.

Вот мы сидели, считали, сколько нужно на самом деле реально средств, если не учитывать всевозможные откаты, еще что-то, чтобы, допустим, хотя бы на Донецком фронте хоть как-то сейчас решить проблему больших потерь. Потерь, в первую очередь, транспорта и потерь среди личного состава. В общем-то, сумма-то не астрономическая. 

Извините, но человека недавно арестовали, а который у всех на слуху, у него там при обыске больше нашли, чем нужно для того, чтобы ежедневно сохранять жизни тысячи наших бойцов, сохранять сотни, если не тысячи единиц техники. По большому счёту, вот для Донецкого участка вопрос идёт о каком-то миллиарде рублей. Да, миллиард. Это такие огромные деньги! А вы переведите в доллары. Смешная сумма, объективно говоря. 10 миллионов долларов. Один танк, четвёртая часть какой-нибудь не очень дорогой яхты какого-нибудь не очень умного олигарха, который эту яхту купил и поставил на прикол где-нибудь в Ницце. Да, ну так уж условно.
Какая экономия? Экономия в первую очередь человеческих жизней, которые в условиях нашей страны просто невосполнимы, мы теряем лучших из лучших. Экономия техники, которая у нас всё равно при всём напряжении, которое сейчас испытывает наша оборонная промышленность, её всё равно не хватает. Экономия на всём. То есть вот эти 10 миллионов долларов, они окупятся буквально за неделю. Но, тем не менее, почему-то проблема всё равно кажется неразрешимой, потому что, может быть, эти 10 миллионов и есть, но они лежат совершенно не там, где может решиться эта проблема.

Роман Антоновский: Лежат они совершенно не в том месте. Кстати, я знаю очень много людей из среднего и малого бизнеса, кто очень много помогает, жертвует на фронт, есть, конечно, оригархи, которые какие-то батальоны вооружают. Но есть олигархи, которые, заработав гигантские деньги, причём не собственным умом, а на наших недрах, разведанных задолго до них, особо на фронт не скидываются, хотя мы вспомним, что, например, кошельком многих военных компаний были наши цари или те же самые Строгановы, которым потому и дали такие преференции по созданию заводов, что с началом военных компаний они приходили с мешком денег и помогали царю собирать и комплектовать армию.

Как нам вообще, с точки зрения общества и государства тоже заставить людей, которые обладают огромными  суммами все-таки начать помогать фронту, потому что даже во время Великой Отечественной войны мы тоже знаем массу примеров, когда простые люди копили деньги, продавали мёд, как один крестьянин, и покупали на деньги танки и самолёты для Красной Армии, хотя государство было намного более централизованное, чем сейчас. Какой-нибудь налог ввести, пока у нас идёт спецоперация. 

Алексей Кочетков: Налог, не знаю, не очень уверен, хотя, честно скажу, меня поражает. Ведь, условно говоря, человек, если он понимает, что за ним, наверное, скорее всего, рано или поздно уже должны прийти, потому что не может так долго виться веревочка, то лучшее, что он может сделать, это действительно спасти несколько тысяч жизней бойцов на фронте, просто пожертвовав деньги в научно-техническую разработку, что ему обязательно на суде зачтется. Но только, наверное, надо всё-таки менять в нашем обществе, но не в самом обществе, потому что у нас общество тоже очень неоднородное. Очень большая часть этого общества 2 года делает всё из последних сил для того, чтобы облегчить участь наших бойцов и приблизить победу, а более богатые, более успешные и почему-то при этом менее патриотичная его часть живет так, как будто никакой войны у нас в стране, собственно говоря, и не происходит. И все достаточно относительно для них хорошо. Ну, наверное, как-то надо все-таки приземлять их, чтобы было понятно, что в любом случае пропетлять мимо прямого участия не получится. Если вы не хотите защищать вместе с нами нашу страну, делать все, чтобы мы победили... 

Андрей Афанасьев: Тот, кто не кормит свою армию, будет кормить чужую.

Алексей Кочетков: То есть кормить вам в любом случае придётся, да, только вопрос кого. 

Роман Антоновский: И вопрос, тот, кто придёт, оставит вам ваши активы, или у него есть свои менеджеры, ушлые торгаши и операционные директора, которые смогут вас с лёгкостью заменить. Мне кажется, тут ближе второй вариант. Вы, Алексей, общаетесь и помогаете как раз подразделениям с именами православных святых, Они являются частью Русского Союза, очень многие из ваших добровольцев там сейчас проходят службу, сражаются, жертвуют собой. И эти подразделения одни из первых стали на регулярной основе приглашать, привозить, размещать у себя православных священников, военное духовенство. Что можно сказать об этом направлении деятельности Русской Православной Церкви и всего нашего общества, которое занимается поддержкой, помощью в сборе, организации и переброски военных священников туда. Есть ли какие-то результаты, какие-то плоды? 

Андрей Афанасьев: Вот я помню, как я оказался впервые в батальоне Илья Муромец, входящий в состав 110-го полка, в феврале 2023-го года. Вот сейчас май 2024-го что можно сказать по прошествии этих 14, получается, месяцев? 

Алексей Кочетков: Я считаю, что без, наверное, прямого участия Русской Православной Церкви в жизни армии нам, конечно, не обойтись, и выиграть войну будет всё-таки очень и очень сложно.
И нужно возвращать православные основы в жизнь нашего русского воинства. Вот правильно сегодня Роман сказал, что очень много появилось неоязычества среди солдат и среди прекрасных людей, которые горячо любят свою родину, потому что они не видят другой опоры, на которую можно было бы опираться в условиях такой тяжелой войны. Почему это происходит? Потому что у нас эта ассоциация, что православие может быть не только таким добрым, но оно может быть еще и жестким, жестоким, и, опираясь на нашу православную традицию только и можно отстоять нашу страну, и что русское воинство всегда было православным и всегда защищало в первую очередь свою землю и свою веру, чтобы было неразделимо. Сейчас без этого понимания, просто невозможно. Как ни странно, ведь не понимают, какую важную роль играют священники, в том числе и люди, и структуры, которые должны бы всяческую помощь оказывать. Я имею в виду вот этот институт замполитов, потому что многие наши замполиты, не просто там лейтенанты, но и люди, так сказать, с большими звёздами, они воспитаны в совершенно других традициях или вообще в отсутствии всяких традиций. Особенно это касается тех, кто получил офицерские звания в 90-е годы. Эти люди просто не понимают смысла, значения присутствия священничества, военного священничества в армейской среде. Дать альтернативы никакой они не могут, не в состоянии, но при этом чувствуют какую-то угрозу. Это мое личное впечатление такое сложилось из общения с таким достаточно большим количеством так называемых замполитов. Они не замполиты по большому счету, это как бы офицеры, которые несут много разных всевозможных функций, в том числе должны отвечать за работу с личным составом. И при этом они в священниках видят, мне кажется, иногда какое-то ненужное присутствие чего-то инородного или каких-то конкурентов. Потому что с появлением нормального количества священников в войсках, мне кажется, изменится, во-первых, моральный климат внутри самих подразделений. Пример Ильи Муромца: там изначально был достаточно хороший моральный климат и многое зависит от офицеров. Но меня поразил в нашу недавнюю последнюю поездку батальон имени Дмитрия Донского. Это другой полк, это 95-й полк, это 5-я бригада. Это вообще православное подразделение. Там даже свой батюшка есть постоянный. И я просто в таких частях, наверное, никогда ещё до этого и не был, когда приём пищи начинается с молитвы. В Илье Муромце, к сожалению, пока такого ещё нет. Люди стали всё чаще и чаще ходить на исповедь, стали причащаться. То есть батюшки это отмечают и те, которые приезжают периодически, видят, что с каждым приездом интерес у бойцов всё больше и больше. Их даже ждут, к ним уже идут с вопросами, то есть это действительно потребность. Она ощутима. Но такого, чтобы люди садились за стол на фронте, начиная приём пищи с молитвы, такого ещё не было. И это очень важно. 

Опять же, чем воцерковлённее люди становятся, чем больше они становятся православными, тем меньше мата. Это заметно, когда в одном подразделении приезжаешь и хоть святых выноси, а в другом - совершенно другой климат, другая атмосфера. Без православия нам и по-настоящему русскую армию не возродить, не создать и нам в этой священной войне, которую мы сейчас ведём, просто будет очень сложно побеждать. 

Андрей Афанасьев: Я могу сказать, что не все офицеры-воспитатели, которые раньше назывались замполитами, выступают против или как-то с настороженностью по отношению к присутствию духовенства. 

Алексей Кочетков: Нет, конечно, не все.

Андрей Афанасьев:  Я знаю очень много других историй, то есть, чтобы сбалансировать ваши слова, я скажу со своей стороны то, что я видел, где, наоборот, офицеры-воспитатели, замполиты работают в спайке со священником. Знаменитая история, я много кому рассказывал, третья горловская бригада. Ребята не могут взять подразделение, не могут взять опорник противника. Один раз не могут, второй... Ну и мы понимаем, что каждая новая попытка штурма — это потери. Как санитарные, так и безвозвратные.То есть раненые и убитые. И, безусловно, это отражается на боевом духе, на морально-психологической составляющей бойцов. И когда об этом узнает замполит, бригады, они вместе с военным священником бригады отправляются к ним туда, в окоп, в эту воронку, где они сидят, из которой они штурмуют эту позицию. Говорят им какие-то невероятно важные, нужные слова и говорят, что мы будем здесь, пока вы не возьмете. Мы будем с вами. И ребята эту позицию противника взяли. Все эти ребята были представлены к награждению, но и замполит, и военный священник тоже после этого эпизода были представлены командованием к госнаградам абсолютно заслуженно. Мне кажется, какой должен быть пример, вот на каком в принципе, должна выстраиваться эта, на самом деле, ключевая, важнейшая работа именно по обеспечению психологической и воспитательной деятельности подразделения.

Алексей Кочетков: Ну, безусловно, тут не могу не согласиться, просто если бы это было повсеместно, то ситуация была бы совершенно другой. Ну, просто у нас и замполитов-то никто этому не учит и не объясняет. Это если человек сам душой дошёл, то, да, он это прекрасно понимает. Но в большинстве случаев, если у замполита спросить, ради чего мы воюем, за что мы боремся и какая наша конечная цель, он вам не ответит, потому что он сам не знает. 

Роман Антоновский: Я каждый раз вспоминаю тоже слова Владлена Татарского, который, как вы знаете, был в батальоне «Восток», одном из самых мотивированных подразделений, которые с 14-го года сражаются. Он говорит: у меня в казарме значение слова ирредента (воссоединение) знает два человека. А люди, которые знают саму русскую ирреденту с 2014-го года, они, в принципе, могут это слово и не знать. 

И такой тоже вопрос. Сейчас многие русские патриоты, особенно русские националисты, которые были медийными фигурами, отправились на фронт добровольцами. Это наш знакомый Сергей Григоров, художник Антон Беликов из «После иконы». Часто присутствуют на фронте такие политические фигуры, как Рогозин, депутат Милонов, спортсмены, как боец ММА Минеев, у которого брат, по-моему, погиб, и сам он стал добровольцем. Насколько вообще присутствие таких, скажем, «celebrities», повышает боевой дух? Нет ли такого ворчания, что вот носись тут с вами, оберегай вас, а то, не дай бог, что-то прилетит. Или все-таки когда медийные люди попадают в такие подразделения, их, может быть, и напрямую и не бросают на какие-то там штурмы и прочее. Насколько они тоже помогают, поддерживают боевой дух и, как и военные священники, выполняют определенную функцию замполитов? 

Алексей Кочетков: Нет, ну, конечно, это, на мой взгляд, очень положительно сказывается на боевом духе, потому что это лишний раз подчеркивает, как такая избитая фраза: «Народ и армия едины», что даже представители, как вы сказали, celebrities, они тоже разделяют цели и задачи нашей армии в этой войне и не видят себя в стороне. То есть, пусть вы и не находитесь на первой линии, но вы же всё равно рискуете жизнью. Это очень опасное место. И присутствие, оно вселяет в людей уверенность в том, что тыл их не забыл, не бросил и что люди даже вот такого уровня, достаточно высокого, все равно находятся с ними в одном строю, по крайней мере, стараются тоже сделать все от них зависящее, чтобы наша общая победа как можно быстрее наступила.  Ворчат командиры в штабах, им это не нравится, потому что любое присутствие подобных публичных людей чревато обнародованием каких-то фактов или вещей, или практик, которые не каждый там командир бригады, например, хотел, чтобы они были обнародованы. Это да, это тут им лишнее. Как они выражаются, «туристы», они как раз очень даже мешают. Но, как правило, повлиять они не сильно на что-то могут. Поэтому всё равно люди приезжают.

Роман Антоновский: Ну что, наверное, последний вопрос будет такой. У нас, наверное, впервые за долгое время действительно ситуация там крайне сложная, что фактически на территории Украины мы сражаемся со всем коллективным западом. Причём, если во времена Советского Союза и во времена Российской Империи всё время кто-то из западных стран был нашим союзником. То мы там сражались с французами, нашими союзниками были австрийцы, англичане и пруссаки. То мы сражались с немцами, с австрияками, нашими союзниками были французы и  британцы и даже там времена Второй мировой войны на каком-то этапе к нам подключились тоже американцы с англичанами. Сейчас получается, что в принципе весь коллективный запад без исключения на Украине, вся его военная машина работает против нас, против России. И Россия, при всем уважении к нашему сегодняшнему государству, наверное, тоже в какой-то степени уступает помощи Российской империи и, может быть, Советскому Союзу на пике их могущества. Но, тем не менее, мы, в принципе, отчасти справляемся. И что нам нужно в итоге сделать такого, чтобы все-таки снова, в очередной раз, как это много раз было в нашей истории, победить? И кто может и должен быть нашими новыми союзниками в этой борьбе во внешнем периметре? 

Алексей Кочетков: Ну, так как теперь стоит вопрос о выживании русского народа как таковом, физическом выживании, потому что, мне кажется, сейчас наступает, она еще не наступила, но вот она грядет, это окончательная битва за то, будет русский народ существовать или нет, то единственным союзником у России в этой битве может быть сам русский народ, но для этого нужно освободить энергию русского народа, то есть нужно вернуть русским уверенность в том, что они действительно нужны своему собственному государству не только тогда, когда необходимо там, на фронте решать какие-то вопросы, но они ему нужны в принципе для его выживания, потому что даже слово «государство образующее» наши чиновники из себя выдавить практически не в состоянии, за редким-редким исключением. Так вот, если энергия русского народа будет освобождена, если он действительно поверит в свои силы и в то, что у него вместе с государством есть общие перспективы, что его не будут замещать в ближайшее время на какие-то другие, не менее достойные народы, но, может быть, имеющие меньшее отношение к России, чем русский народ, то я думаю, что, по большому счету, нам ничего не страшно. Энергия русского народа такова, что она не может по своей мощи сравниться ни с какой ядерной энергией.  То есть это намного более сильная вещь, намного более сокрушительная. Собственно говоря, это прекрасно понимают наши враги, которые и делают всё от них зависящее для того, чтобы не дать возможности этой энергии освободиться, не дать возможности русскому народу самореализоваться. Потому что смотрите, либералы съехали, вот кого больше всего корёжило от самого этого словосочетания русский народ, русский вопрос. Но вроде бы всё, вопрос решён. Открытые, непосредственные, самые ярые русофобы, ушли с арены, но на их место начинает вылезать всевозможное левачье, которое точно так же ненавидит русских, но только еще и умудряется маскироваться под патриотов.
Ведь на самом деле вопрос не в Ильине, не во Врангеле, ни в чем. Их не интересует, кто там кого защищал. Вячеслав Михайлович Молотов говорил, что борьба с гитлеризмом это такое же преступление, как и инквизиция.
И ничего, и никого не корежило. То есть вопрос не в том, писал ли что-нибудь хороший Ильин про Муссолини или не писал? Вопрос в том, что всё остальное, что он писал, он писал про русских, и вот этого здесь быть не должно, потому что тот же Ильин говорил о том, что единственное, на что может рассчитывать русский народ в этом мире, это на Бога, на православие и на самого себя. 

Роман Антоновский: Да, это верно подмечено, потому что, по сути, это просто борьба против того, чтобы русские патриоты просто были как-либо представлены во власти и в образовании, потому что идет борьба не с Ильиным, а со школой имени Ильина, где на этой площадке будут Дугин и Холмогоров, потому что на том же западе, как сейчас делали либералы, они захватили кампус университета, и захватив образование, они воспитали соевое поколение, воздействие на умы, то же самое хотят они сделать и сейчас. Естественно, пытаются выдвинуть из сферы образования всех тех, кто может в обратную сторону повернуть.

Мы благодарим вас, Алексей.
В студии программы «Консерватники» был Алексей Кочетков  координатор движения «Русский союз»