Сергей Глазьев: «России нужна мобилизационная экономика с рыночным инструментарием»

Интервью газете «Ведомости».

Разница между пророком и прогнозистом прежде всего в том, что первый скорее предчувствует, а второй хладнокровно оценивает. Кроме этого прогнозы имеют свойство не сбываться в отличие от пророчеств, к которым в случае ненаступления присовокупляется приставка «лже-». Министр по интеграции и макроэкономике ЕЭК, бывший советник президента России, доктор экономических наук, академик РАН Сергей Глазьев неоднократно на протяжении многих лет предупреждал о тех событиях, которые наступили в российской экономике в последние месяцы. Он говорил о неизбежной блокировке Западом резервов ЦБ и правительства, осложнении расчётов в долларах и евро, необходимости создания барьеров на вывоз капитала для аккумуляции инвестресурса, понижении ставок и т. д. Сложно отрицать, что его прогнозы сбылись, хотя их осуществление и было катализировано.
Как известно, не бывает пророка без чести, разве только в Отечестве своём. Глазьев, будучи точным прогнозистом, такое клише в целом подтверждал, поскольку в официальных российских экспертных кругах часто считался персоной по крайней мере эпатажной – прежде всего за свою часто резко отрицательную по отношению к экономической политике ЦБ и правительства позицию. В нынешних условиях многие из его прошлых рекомендаций, например, введение барьеров на вывоз капитала, уже реализуются. Другие, такие как применение опыта советской плановой экономики, постепенно входят в инструментарий властей.
Ошибочность политики плавающего курса стоила России около 30 трлн руб. с 2014 по 2021 г., оценивает Глазьев. Несмотря на потери, Россия всё ещё может резко повысить темпы экономического роста и даже выйти в глобальные лидеры, уверен он. Но даже после смены управленческих моделей с неправильных на правильные, это окажется невозможным без выполнения «одного простого условия» – введения системы ответственности, предупреждает Глазьев: «Если тот или иной руководитель или управленческая структура не достигают поставленных целей, значит, они некомпетентны и подлежат замене».

– Власти обсуждают применение модифицированных моделей плановой экономики, например, в импортозамещении – с использованием офсетных контрактов . Кроме этого продолжается обсуждение перехода к мобилизационной экономике. В правильном ли направлении мы движемся?

– Если говорить о мобилизационной экономике, то у нас под этим традиционно понимают экономику сталинского типа периода индустриализации или Великой Отечественной войны. В то время как вполне возможна мобилизационная экономика с обширным рыночным инструментарием. Это, прежде всего, система мер, которая обеспечивает полное связывание имеющихся в экономике ресурсов в процессе её расширенного воспроизводства для достижения конкретных целей. Именно к этому нам и нужно стремиться. Терминология в данном случае большого значения не имеет – не следует видеть негативные коннотации в слове «планирование». Офсетные контракты в целом могут быть одним из инструментов реализации такой политики, но вряд ли их окажется достаточно для эффективной перестройки всей экономики.
Для этого требуется создание системы стратегического планирования с соответствующими механизмами ответственности, подчинение денежно-кредитной и всех других сфер экономической политики целям экономического роста и подъема благосостояния населения.
Такой тип экономики действовал и продолжает действовать в Китае. В основе макроэкономической политики должно лежать таргетирование экономического роста , например, по показателю прироста ВВП. Или, если мы исходим из принципов социального государства, прирост потребления населения со средними и низкими доходами. Из этого целевого верхнеуровневого показателя вытекает ряд других, прежде всего прирост инвестиций. Под прирост инвестиций создается кредит – главным источником финансирования инвестиций в китайской экономике, особенно в первые 10 лет её подъёма, являются целевые кредиты: под приоритетные направления – по ставке 0,2%, для госсектора – 2%, для частных заемщиков – 4%. Наряду с централизованными кредитными механизмами работают региональные, ориентированные на финансирование инвестиционных планов провинций и городов.
Китайская экономика с 1995 г. выросла в 8 раз по ВВП, в 14 раз по инвестициям, в 20 раз по объёмам кредитования. Это говорит о том, что главным инструментом финансирования инвестиций в развитие были централизованные кредиты, которые создавались государственной банковской системой при жёстком контроле за движением денежных потоков. Когда говорят, что Китай поднялся за счёт иностранных инвестиций, – это справедливо, но лишь отчасти. Это только верхушка айсберга, под которой был огромный поток кредитов, создаваемых китайской государственной банковской системой. Подобный механизм финансирования экономического развития лежал в основе всех экономических чудес прошлого и нынешнего веков, включая нашу страну, США и послевоенную Европу, сегодняшние страны Юго-Восточной Азии.

– Насколько применима такая довольно сложная система в российских реалиях и в масштабах всей экономики?

– На сегодняшний день российские реалии – это кризис управления. Классический пример – производство самолётов. В соответствии с концепцией долгосрочного социально-экономического развития 2008 г. сегодня наша промышленность должна производить 100 самолетов в год. Реалистичная задача?

– Наверное.

– Вообще говоря, с учётом того что у нас с 1990-х гг. есть вся линейка самолётов любых типоразмеров, есть промышленность, загруженная на 20%, причём в основном военными заказами, есть государственная авиакомпания и государственные банки, задача элементарная. Но мы не смогли создать работающий механизм при наличии всех необходимых для него составляющих. Поскольку отсутствовала связь между производителями самолётов и эксплуатирующими их авиакомпаниями, которую в странах с рыночной экономикой обеспечивают банки, финансирующие инвестиции в приобретение воздушных судов.
Вторая проблема заключается в том, что для банков, когда они покупают самолёты для лизинга  или предоставляют кредиты под их залог, важна их ликвидность. Поэтому банки крайне неохотно покупали российские самолёты, поскольку существовал риск, что авиакомпания откажется от их лизинга, а передать будет некому. Но как раз для этого и существует государство, чтобы организовать планирование: можно гарантировать закупку госавиакомпанией. Если образуется излишек из не востребованных на внутреннем рынке судов, государство может выкупить его из банков и организовать экспорт. Благо был спрос из арабских стран, Индонезии, не говоря уже о Кубе или Венесуэле. Характерно, что, когда обанкротился перевозчик «Трансаэро», выяснилось, что его самолёты – а парк этой авиакомпании почти целиком состоял из иностранных машин – находятся в собственности у госбанков. Этот пример демонстрирует ключевой отраслевой парадокс: с одной стороны, мы на сотни миллиардов рублей субсидируем отечественное производство из бюджета, а с другой – фактически субсидируем импорт: через нулевую ставку НДС, отсутствие ввозных таможенных пошлин создаём тепличные условия на нашем рынке производителям стран-санкционеров под мнимым предлогом сдерживания цен на авиабилеты. Накопленный объём предоставленных иностранцам преференций за последнюю декаду оценивается в $20 млрд.
Госбанки же, чтобы демпфировать свои риски, берут для лизинга иностранные суда, которые были бы неэффективны без господдержки. Это говорит о неспособности нашей системы управления решать довольно элементарные задачи.

– Допустим, но это не ответ на вопрос, применима ли китайская модель или её аналог в российских реалиях.

– Абсолютно применима. Подобная модель, в том числе без руководящей роли Коммунистической партии, успешно работает в Индии, Малайзии, Японии, Южной Корее. Многие её элементы применяются в европейских странах. Если бы мы пошли по этому пути, то жили бы сегодня в 3 раза лучше. И наряду с Китаем и Индией составили бы ядро нового мирохозяйственного уклада. Для того чтобы она была у нас применима, необходимо одно простое условие – система ответственности власть предержащих за результаты деятельности. Если тот или иной руководитель или управленческая структура не достигают поставленных целей, значит, они некомпетентны и подлежат замене. Кроме этого задачи у системы управления должны быть согласованными на всех уровнях и по всем функциям: не может экономика жить в ситуации, когда её раздирают интересы разных экономических ведомств и государственных организаций. Сейчас госкомпании и корпорации работают на одни интересы, госбанки – на удовлетворение амбиций их руководителей, правительство занимается целями стабилизации, ЦБ – обслуживанием интересов финансовых спекулянтов. Нет системности.

– Власти и бизнес продолжает сильно беспокоить курс рубля. Причём консенсуса относительно мер, с помощью которых можно было бы его ослабить, насколько можно судить из публичной новостной повестки, пока не найдено. Какие в принципе на данный момент есть инструменты влияния на курс?

– Есть три пути стабилизации рубля. Первый – через расширение, стимулирование спроса на импорт. Самый быстрый способ – проводить централизованные закупки от лица правительства, например, через госкорпорации, товаров, которые мы называем критическим импортом. У властей есть возможность выкупить валюту, объём которой сегодня избыточен, направить её на наращивание импорта и таким образом обеспечить ослабление курса.

– То же самое могли бы делать и компании-импортёры...

– Разница в том, что государство в отличие от бизнеса может быстро выйти на внешние рынки чувствительных товаров, предположим, на рынок Китая, используя инструменты стратегического партнёрства. В частности, через механизмы межправительственной комиссии можно было бы договориться с не опасающимися санкций китайскими банками провести все необходимые расчёты и закупить необходимую нам массу тех или иных товаров у китайских корпораций.
Частным импортёрам это сделать сложно, а государство, как крупный игрок, могло бы употребить свою рыночную силу, как это уже было, скажем, в начале 1990-х гг., когда правительство обеспечивало значительную часть критического импорта, прежде всего продовольствия, которого в Москве тогда не хватало. Но сейчас ситуация далеко не столь драматична, существенных дисбалансов не наблюдается, поэтому пока получается обходиться без такого инструмента, хотя, в принципе, он мог бы оказаться полезным и востребованным. Пока мы пошли по пути дерегулирования импорта: временно отменили таможенные пошлины на ввоз весьма широкой номенклатуры товаров, существенно ослабили требования к контролю качества импортируемых товаров, соответствие которых техническим регламентам ЕАЭС пока будет приниматься по заявлениям хозяйствующих субъектов. Сразу скажу, что я не сторонник такого пути. Стимулирование импорта и ослабление контроля за соответствием импортных товаров требованиям безопасности – дурной знак для российской промышленности, поскольку это дискредитирует многолетнюю работу по развитию собственного производства. Ставку нужно делать на загрузку имеющихся мощностей, связывание ресурсов в производстве собственных товаров, развитие международной производственной кооперации, реализацию совместных инвестиционных проектов, в том числе за рубежом. А усиление оттока валюты на закупку импорта не должно быть самоцелью.
Другой путь, по которому пошли наши денежные власти в целях ослабления рубля, – сокращение поступления иностранной валюты в экономику – ещё хуже. Несмотря на арест российских валютных резервов и активов недружественными странами, Банк России возобновил политику минимизации ограничений на вывоз капитала из страны: отменил недавно восстановленную обязательную продажу валютной выручки, последовательно увеличивает лимиты перевода денег за рубеж, игнорирует необходимость возобновления валютного контроля. То есть Банк России исходит из того, что экспортёры могут оставлять выручку за рубежом, фактически попустительствуя вывозу капитала.

– Какие альтернативы?

– Для стабилизации рубля я бы предложил достаточно простой механизм. Пока у нас положительный торговый баланс, мы можем позволить себе зафиксировать курс на любом разумном уровне – на таком, который мы сочтем объективно соответствующим уровню нашей конкурентоспособности. Правительство должно будет определить оператора, который бы выкупал избыток валюты у экспортёров по этому курсу, зачисляя им эквивалент в рублях. Валюту дружественных стран оператор сможет продавать на бирже, использовать для государственных нужд, для реализации совместных проектов и инвестиций в этих странах, в частности, в объекты инфраструктуры, способствующие росту российского экспорта, страховать экспортные грузы в национальных валютах и т. д.
Валюта недружественных стран может быть направлена на досрочное погашение российских внешних обязательств – как суверенных, так и корпоративных, финансирование импорта, предоставление займов дружественным странам, скажем в Евразийском экономическом союзе. Наконец, можно банально вложить эти деньги в модернизацию российских посольств и представительств.
Центральному банку придётся кредитовать эту схему, без него здесь не обойтись, потому что оператору необходимо предоставить беспроцентный кредит на выкуп избытка валюты у экспортеров по фиксированному курсу. В обмен государственный оператор получает активы в иностранных валютах, которые он может держать на счетах за рубежом.

– По сути, вы предлагаете создать неподсанкционный прокси, который будет за ЦБ выполнять те же операции, которые ранее он проводил са¬мос¬то¬ятель¬но. Его ведь точно так же могут подвести под санкции.

– Могут, но, во-первых, операторов может быть несколько, во-вторых, можно их создавать не в российской юрисдикции. В-третьих, других альтернатив на сегодняшний день, по сути, не существует.

– Между правительством и ЦБ, как говорил в июне на ПМЭФе первый вице-премьер Андрей Белоусов, велась дискуссия о возврате к политике таргетирования рубля. Правильно ли я понимаю, что вы за таргетирование?

– Я бы начал с того, что курс в том или ином виде таргетируют многие развивающиеся страны, в том числе Китай, Индия, Саудовская Аравия. Но нельзя ставить вопрос таким образом – таргетировать либо курс рубля, либо инфляцию, это слишком примитивно.
В МГУ в рамках предмета «Экономическая кибернетика» нас учили, что избирательная способность системы управления должна быть не меньше, чем разнообразие объектов управления. Иными словами, если перед вами сложная система, у которой большое количество степеней свободы (а денежная система именно такова), чтобы ею управлять, вам необходимо таргетировать множество показателей. Столько, сколько у вашей системы степеней свободы. Поэтому не надо спорить о том, таргетировать курс или инфляцию, надо заниматься управлением и того, и другого, и таргетировать ещё множество показателей.
Ориентироваться исключительно на один целевой показатель, а всё остальное оставить на волю рынка, например таргетировать инфляцию, при этом бросив курс рубля в свободное плавание, – это управленческий абсурд. Ведь именно колебания курса рубля, прежде всего его резкие девальвации, являются главным фактором генерирования инфляции. Ошибочность этой политики привела к колоссальным потерям. По нашим оценкам, ущерб в 2014-2021 гг. составил более 30 трлн руб. непроизвёденной продукции, в том числе 20 трлн несделанных инвестиций.

– Как вы считали?

– Мы сравнивали с темпами прироста ВВП и инвестиций, которые сложились до перехода к режиму свободного плавания рубля и таргетированию инфляции посредством манипулирования процентной ставкой. Схожую оценку даёт измерение потенциала выпуска продукции по производственным мощностям, которые всё это время были загружены не более чем на 60%, а в инвестиционном комплексе, в частности в машиностроении, – на 40%.
Повторюсь, главным фактором, генерирующим инфляцию, стала девальвация рубля. При трёхкратном превышении золотовалютных резервов (ЗВР) над денежной базой курс рубля можно было бы зафиксировать на любом разумном уровне. Допустим, после его обрушения в 2014 г. до 70–80 руб./$ курс рубля можно было бы зафиксировать на этом уровне на длительный срок – вплоть до настоящего времени. После этого мы бы очень быстро добились низкой инфляции. Политика плавающего рубля в условиях свободного трансграничного движения капитала привела к тому, что международные финансовые спекулянты манипулируют курсом рубля, пользуясь тем, что Банк России не выходит на рынок для его стабилизации, хотя и располагает избытком валюты. Когда спекулянты «валят» рубль, начинается инфляционная волна, которую ЦБ пытается гасить повышением ключевой ставки. Деньги становятся дороже, сжимается кредит, что приводит к снижению инвестиций. Сокращение капиталовложений влечёт техническую деградацию экономики, и через 3-4 года для поддержания её конкурентоспособности нужно снова девальвировать рубль. Спекулянты в качестве повода для атаки против рубля используют то колебания цен на нефть, то новую волну санкций. Рубль опять обесценивается, разгоняется инфляция, и ЦБ вновь повышает ставку процента. И по этому порочному кругу деградации экономики мы ходим уже много лет.

– Можно ли эффективно управлять курсом в условиях блокировки примерно половины резервов?

– Одна из целей создания валютных резервов – гарантировать спрос на импорт по рыночному курсу рубля. Их объём должен обеспечивать полугодовую сумму ввоза. Сейчас валютные резервы арестованы. Но, с одной стороны, недружественные страны ввели барьеры в отношении ввоза российских товаров. С другой – из-за высоких цен на сырьевые товары обеспечивается мощный приток валюты в страну, что обеспечивает поддержание устойчиво положительного сальдо торгового баланса. Поскольку после введения последних санкций отток капитала сократился, платежный баланс теперь определяется торговым балансом, который остается положительным. Без валютных резервов можно обходиться до тех пор, пока экспорт превышает импорт при условии ограничения вывоза капитала и контроля за трансграничными неторговыми операциями.
Резервы нужны для наращивания кредитования производственных инвестиций, иными словами, для целей развития. Пока мы можем расширять экономику за счёт положительного торгового баланса, обеспечивающего валютой закупки иностранного оборудования и технологий. Но надо понимать, что это может оказаться краткосрочным явлением, поскольку такая ситуация возникла, с одной стороны, из-за конъюнктурных факторов – повышения цен на экспортные товары, с другой – из-за политических: возведения барьеров со стороны ЕС. До конца этого года логистические ограничения будут преодолены. После того как торговля сбалансируется, наращивание импорта оборудования для реализуемых за счёт кредитов инвестиционных проектов без валютных резервов повлечёт снижение курса рубля. Поэтому сейчас нужно восполнять их прежде всего путем закупок золота. ЦБ нужно наращивать активность в этом направлении и довести долю золота в составе ЗВР до 80%.

– Вы имеете в виду физическое золото, слитки?

– Да. Сейчас других способов наращивания ЗВР у нас практически нет, поскольку формирование резервов в неконвертируемых валютах менее эффективно.

– Высока ли ликвидность российского золота в условиях эмбарго Запада на его закупки?

– Чтобы российское золото было ликвидным, нужно, чтобы оно полноценно котировалось на мировых рынках. Это значит, что нужно вводить свой золотой стандарт, который был бы признан на международном уровне, с котировкой золота на Московской бирже и отвязываться полностью от Лондонской биржи. Этот евразийский стандарт предварительно должен быть согласован с нашими партнёрами, например, по ШОС. Российское золото будет вполне ликвидно на азиатском и вообще на мировом рынке, невзирая на позицию западных стран. Одновременно мы могли бы ввести новый международный платёжно-расчётный инструмент – стейблкойн, привязанный к золоту, – и предложить его всем азиатским странам. В перспективе к золоту в качестве обеспечения новой мировой расчётной валюты можно добавить другие производимые в странах ШОС биржевые товары. Вместе с пулом их валютных резервов это стало бы основой для создания очень устойчивого и надёжного платёжного инструмента, альтернативного нынешним.